Русалия - Страница 140


К оглавлению

140

Двенадцать лет назад появился здесь сей искренний служитель русского Бога, но Святославу казалось, что за прошедшие годы во внешности его не произошло ровно никаких изменений. Что ж, мы редко замечаем перемены в людях, с которыми нам не приходится расставаться надолго… Но здесь был случай особый. Действительно, ни дряхлость, ни тучность нисколечко не коснулись величественной стати волхва. Он оставался все так же могуч и ладен, а если и можно было отметить какое-то преображение в его облике, то состояло оно в упрочении чуждой всего житейского углубленности во всех чертах и той силе благородства, выкованного каждодневным душевным трудом, которую особо впечатлительные люди называют светозарной.

— Если я помешал, так я пойду. В другой раз…

— Да защитит Род нас обоих! — улыбнулся Богомил. — Да будет Род доволен нами! И да будем мы трудиться во славу святого имени Рода, чтобы он сделал нас прекрасными! Проходи, Святоша.

Он подлил в стоявший на ничем не покрытом дубовом столе глиняный светильничек душистого масла и затем переставил его на пустую полку, помещавшуюся над окошком в переднем углу избенки. Святослав проследил взглядом трепыхание в полете огненного перышка, синего у основания, желтого в середине, с острым красноватым кончиком, спросил:

— У тебя… Я сколько ни смотрю, — все думаю, можно спросить или нет? У тебя даже полка в красном углу пустая. Ни одного изображения Рода нет…

Эти слова вызвали у Богомила широкую и счастливую улыбку, что случалось всякий раз, когда он встречал способность или хотя бы попытку своего ученика осмыслять окружающее.

— Но ведь люди, приписывая Роду какие бы то ни было образы, делают это ради собственных нужд. Одни говорят, что он зрелый мужчина. Другие утверждают, что Род — древний старец. Третьи видят в нем юношу, а четвертые — женщину. У него шесть рук, — уверяют некоторые. Те поправляют: восемнадцать. Алчный и бедный видит Благодатного в золоте. Пугливый предполагает у него звериную пасть… Но ты-то ведь понимаешь, что это невежество не позволяет людям расправить крылья, подняться над пестрой шелухой вещественных представлений.

— Да ведь живешь-то среди людей…

— А не верстайся с рабою, не сравняет себя с тобою. Ведь большинство людей живут охмеленные предметами восприятия, точно вином, будто одурманенные медленным ядом. Но ты — князь и обязан следовать своему нравственному долгу. Твои обязанности, не в пример уделу пахаря, скорняка или торговца много обширнее и тяжче. Но чтобы достойно свершить назначенное, ты должен осознать свою природу и стоять за нее.

— Это значит — постичь весь Закон? — несколько велеречиво от молодого трепета перед громадой предстоящей жизни прошептал Святослав.

— Нет, дорогой, — глаза Богомила осветились отеческим умилением, — земля русская ждет от тебя дела князя, а не волхва. Но без подвижничества нельзя совершить великого. Поэтому постарайся скорее отдать вещественному миру и миру предков то, что ты ему должен, как владетель плоти. Поистине, кто добродетельно протягивает в мире нить потомства, тот освобождается от долга перед предками. Но, дорогой, ты не должен забывать, что бессмертное — это один только Род. О нем одном достойно думать, о нем одном размышлять, ибо только тот, чей взгляд устремлен на скрытого в тайнике его сердца, вместе с ним достигает исполнения всех желаний. Любя его, желая лишь его, древние волхвы поднимались над стремлением к сыновьям, над стремлением к богатству, над стремлением к этому миру. Любой свой поступок, каждый свой вздох они посвящали нестарящемуся, неумирающему, бессмертному, бесстрашному Роду.

— Но почему ты всякий раз повторяешь: что ни шаг непременно его одного следует видеть и слышать и о нем только думать? — с беспричинным юношеским стремлением вступать на всякий случай в противоречие восставал Святослав.

— Волшебство покинет волхва, если он сочтет волшебство отличным от Рода. Княжество оставит князя, если тот решит, будто княжество отлично от Рода. Сварог и Макошь, Перун и Семаргл, Ярило и берегини-вилы покинут любого, кто вообразит их разными с Родом. Всё без всякого сожаления покинет того, кто посчитает всё отличающимся от Рода. Потому что и волшебство, и княжество, и Боги, и все существа земные, это все — Род. Все, что дано тебе в ощущение — отражение его вечного света. Потому и следует, дорогой, возжигая огонь перед его изображением или просто глядя на звезды, чтить Великого и думать о нем.

Молодой князь казался растерянным. Он ни за что не позволил бы себе обнаружить свою неуверенность ни перед кем… кроме этого человека, в человеческой природе которого (втайне) от года к году Святослав сомневался все более.

— Я так, видимо, никогда не смогу! — с плохо скрываемой грустью почти выкрикнул он.

— Почему же?

— Вот сегодня… Я совсем не думал о нем. О Роде, значит…

— Говори, говори, дорогой.

— Мы ездили волков травить. Ну, слышал, конечно, что третьего дня у мельничихи с Березинки волк второго дитенка зарезал. Вот мы и отправились ближние леса прочистить.

— И что, говоришь, твой крыластый приятель вновь волка одолел?

— Я не говорил… Кто-то успел уж тебе рассказать?

— Нет. Но ты порог переступил с такой сияющей ряшкой, — нельзя было сомневаться!

— Ну и вот… Какое уж там служение Роду, знающему все пути…

И тут Богомил рассмеялся так громко, а вместе с тем блаженно, что слезы выступили у него на глазах, то ли от смеха, то ли от растроганности, которую уж невозможно было скрывать.

140