Русалия - Страница 27

Маленький домик Богомила находился прямо под горой Рода в отдалении от прочих жилищ. Был у него и огород, и овсяная нивка, и ржаная. Но все это было таким маленьким, что какой бы то ни было землероб, видя домашность достопочтенного облакопрогонителя, дивовался, как возможно обходиться такой малостью. А волхв утверждал, что и это Велесово достояние причиняет ему слишком много беспокойств, потому с этого года он решил отказаться от коровы и ограничиться парой коз.

Конечно, ему лучше было знать, что для него является избыточным в мире предметности, но даже сейчас, в тот момент, когда он вырывал из земли скользкую блестящую от росы поросль осота и порея, всем своим основанием Богомил находился в областях удаленных. Попутно он выдернул с грядки пару свекл себе на завтрак, и, покуда рассматривал еще слишком небольшие черно-лиловые утолщенные их корни, перед ним возник молодой хранильник Оргост.

— Утро прекрасно! — приветствовал он Богомила.

— Как все, что дарит нам Единый, — отвечал ему Богомил. — Ты пришел мне что-то сообщить или хочешь о чем-то просить?

Молодое лицо Оргоста выглядело каким-то желтоватым, что плохо сообразовывалось со свежестью утра, и на склерах его больших красивых глаз выступили красные прожилки. Он подслеповато огляделся и предложил:

— Я могу помочь это… Сорняки дергать.

— Да? — насмешливо воззрился на него Богомил, уж собравшийся было вернуться к прерванному занятию. — Ты уверен, что вместе с сорняками не повыдираешь и все остальное? Ты же спишь. Ну, ладно.

Но не успел Оргост изничтожить и трех десятков сорных ростков, как отложил это дело и, глядя полусонным взглядом куда-то в побуревший с краю куст смородины, заговорил:

— Я вчера резал из кости для Велимиры оберег, гребень с конями, и думал. Вернее, я думал и поэтому всю ночь резал гребень. Ты учил, что все жизненные силы связаны между собой, что именно поэтому вослед за звучащей речью все жизненные силы говорят, вослед за видящим глазом все они видят, вослед за слышащим ухом — слышат, вослед за мыслящим разумом все жизненные силы мыслят, а за дыханием — дышат. Но ты сказал, что существует наивысшая среди жизненных сил, и ее следует почитать, как душу мира. Которая же она? Я думал…

Богомил кивнул.

— Это хорошо, что душа твоя трудится даже по ночам. Родом дарованное Знание передается нами изустно, поскольку записанные слова — это всего лишь имя. Тот, кто почитает имя, как душу, способен действовать, как пожелает в тех пределах, до которых простирается имя. Но речь, разум, воля, мысль, созерцание, познание, сила, пища, вода, жар, пространство, память, надежда и наконец жизненное дыхание — больше, чем имя. Однако ничего из этого не откроют записанные слова, Знание возможно получить только из души в душу. И это счастье.

— Да, это счастье, — повторил Оргост.

— Счастье — это бесконечное. Нет счастья в малом, лишь бесконечное, равное Роду, — счастье. К постижению бесконечного только и стоит стремиться.

— Я стремлюсь…

— Воистину, бесконечное — это бессмертное. Малое же — это смертное.

— На чем же основано бесконечное?

— Чтобы сказать проще: на своем величии. Хотя высшая реальность вообще не имеет никакой основы. Коров и лошадей называют здесь величием, золото, рабов и жен, поля и дома… Но я не говорю этого. Теперь о жизненных силах.

— Да-да, — заблестел глазами Оргост. — Какая из них важнейшая?

— Скажи мне, если бы тебе не была дарована речь, смог бы ты жить?

Молодой хранильник на секунду задумался, но отвечал четко и быстро:

— Да, конечно. Рядом с моим домом дом Некраса, так он от рождения немой. Ничего — живет.

— А, если бы ты потерял зрение? — продолжал Богомил.

— У греков в обычае преступивших закон лишать зрения. Но люди те порой доживают до глубокой старости.

— А может жить человек лишенный ушей?

— Может.

— А человек, лишенный разума?

— О! — усмехнулся Оргост. — Это сколько угодно.

— Верно. Мы так же часто видим ратоборцев, вернувшихся с поля брани без рук или без ног, но жизнь не покидает их. А, если отнять у тебя дыхание, сможешь ли ты также говорить, видеть, слышать, мыслить и ходить по земле?

На этот раз юноша задумался чуть долее прежнего.

— Наверное, нет… Конечно, нет.

— Подобно тому, как взбунтовавшийся конь вырывает из земли и уносит за собой все колышки, к которым он привязан, так и дыхание, покидая человека, прихватывает с собой все прочие жизненные силы. Потому именно дыхание — и есть Род, наполняющий собой человеческое тело и поднимающий его. Без него невозможно познание, и значит, дыхание и познание — одно и тоже. Дыхание — бессмертное блаженство, лишенное старости. Оно не становится больше от доброго действия и меньше — от недоброго. Оно — страж и повелитель мира. Помни: дыхание почитай, как самого Рода, — возвышением голоса выделил последнюю фразу облакопрогонитель Богомил, а затем зашептал еле слышно: — Единый, состоящий из разума, твое тело — жизненное дыхание, твой образ — солнечный свет, твои решения — истина, твоя сущность — пространство, в тебе одном заключены все деяния, все желания, все запахи, все вкусы, ты охватываешь все сущее, безгласный, безразличный, бессмертный Род моего сердца.

— …Род моего сердца, — с малым запозданием повторил слова учителя Оргост.

— А теперь иди и поспи хотя бы час, — подтолкнул его в плечо Богомил. — И тотчас поймешь очевидность того, о чем я тебе говорил. Лишь только ты уснешь и станешь единым в дыхании, в тебя войдет речь со всеми именами, в тебя войдет глаз со всеми образами, ухо — со всеми звуками, разум — со всеми мыслями. Когда же ты вновь пробудишься, все эти жизненные силы вновь выпорхнут из тебя и разлетятся по своим местам, вернув тебе мир. Так дыхание — познающий Род — охватывает твое тело и поднимает его. Иди же…