Русалия - Страница 170

170

— Ты смотри! — прицокнул языком Свенельд. — Гляжу, что-то твоя жидовочка зело располнела.

— Зд’аствуйте и гадуйтесь, — выкартавила кубышка.

— А чего бы это ей не полнеть? — вяло огрызнулась Ольга на слова воеводы. — Ты скажи, Малуша, что есть-то будем?

— Так ведь кушали же вот п’ек’асно… — не в силах удержать любосластного взгляда несколько раз в сторону мужчин скосила липкие карие глазки Малуша. — Забыла? Или опять хочется?

— Так что там будет?

— Полотки будут гусячие…

— Опять полотки…

— Так их всегда зимами кушают. С х’еном. А то с уксусом. Бузинным. Ну и капуста соленая. Или а'хонтисса хочет покушать чего-то особенного?

В этом чудном греческом слове — «архонтисса», произнесенном здесь, сейчас, слышалась некая затаенная насмешка матушки Судьбы-Макоши.

Архонтисса утерла вышивным запястьем заслюнявившиеся чуть синявые губы и подобрала их, отчего морщинки вокруг тех проступили отчетливее. Между тем Свенельд холодными стеклышами своих глаз продолжал пристально изучать Ольгину ключницу:

— Нет, определенно разбухла…

Видимо, не очень-то отдавая отчет своим действиям Малуша продолжала вилять широким грузным седалищем с выражением едва ли не любострастного беспамятства в жирном белом лице.

— Что оскомыжился? — задорно кивнул все расхаживавший по горнице Свенельд своему сотнику, со скамьи наблюдавшему за ужимками Малуши. — Приманчивая у нашей Ольги ключница, а?

Распознавала ли странноватая дочь Иосифа насмешку в прилипчивой хвальбе этого большого красивого мужчины, а только с каждым его словом все больше извивов, изгибов делали разные части ее кургузого тела.

— А что, правду говорят, будто у вас, у жидов, бабы на мужиках женятся? И будто бы даже род по бабе ведут?

Вовсе не вслушиваясь и уж тем более не вдумываясь в слова, Малуша с косолапым изяществом подбежала к своей архонтиссе и принялась что-то поправлять в ее одежде, проделывая массу ненужных (на ее взгляд очаровательных) движений. Однако стоило Свенельду, приблизившись к чаровнице, протянуть руку, чтобы потрепать ее кругленький животик, как на пухлом и уже потном от похотливых мечтаний лице вырезался такой ужас, словно в приближающейся к ней руке был зажат нож. Тотчас ее точно сквозняком выдуло из горницы. Но вовсе уж удивительным показалось захохотавшим было мужчинам то обстоятельство, что вечно сонная и безучастная ко всему Ольга вдруг вывалилась из своего обычного полусна, и даже что-то похожее на гнев напрягло ее расслабленные черты?

— Чего к девке пристаешь, похотник? — вскричала княгиня, пытаясь даже подняться на ноги, но только подпрыгнула пару раз в своем царском кресле. — Что, свои бабы растрясли жиры? Истощали? Ишь, огневица какая напала! Для того ли ты сюда пришел, чтобы девок моих лапать?

Чудно было Свенельду лицезреть вдруг преобразившуюся Ольгу. Однако надолго ее не хватило. Звякнув лужеными жиковинами распахнулась узкая дверь, ведущая в верхние сени, и совсем молоденькая челядка в нарядной телогрее на беличьих черевах в запышке выкрикнула:

— Жиды идут!

— Ну и чего орешь? Князя позови, — еще раз сверкнула на время помолодевшими очами Ольга и тут же обмякла.

А Свенельд, изогнувший от изумления широкие светлые брови, так и стоял, точно остолбенев, как видно, силясь разгадать причины странного поведения Ольги. Но вот вновь дар речи вернулся к нему:

— М-м… Это… Скоро, чай, придется тебе со своей Эсфирью-то расстаться.

— Это почему так?

— Да ведь из наших кто же чужую за себя возьмет? А девку, вона, так и распирает от похотенья. Чего маять? Все живая сущность. Пора ее в Жидовский город отдать, там они ей и ровню найдут…

— Что ты все не туда, куда надо нос суешь?! — вновь вызверилась на своего воеводу княгиня. — Какая тебе забота?

— Да что ты так взволновалась? — наглым взглядом стеклянистых глаз ощупывал Свенельд Ольгино лицо. — Ерунда ведь. А я так помышляю: девка давным-давно зрелая, как бы… и сама не провинилась, и кого другого с прямого пути не свела.

Один легкокрылый миг растерянности, отразившейся в едва уловимом движении всего грузного Ольгиного тела, стал несомненной наградой Свенельдовой дотошности. А Сигурд в недоумении напрягал взгляд, надеясь, что зрение способно принести ему разгадку дразнящей двусмысленности, разыгрывавшейся в нескольких шагах от него. Но тут уж заслышался разнобой шагов поднимавшихся по лестничным ступеням в сенях нескольких человек, а вместе с тем — их приподнятые голоса.

И вот в светелку прежде вошли пятеро бессловесных евреев, которые часто кланялись, но оставив принесенные ими подарки, незамедлительно удалились. Тогда их место заняла троица, какая, собственно, и составляла посольство. Эти в противоположность первым были необыкновенно говорливы и улыбки расточали безустанно. Познакомив вновь впавшую в рассеянность Ольгу с содержимым принесенных крабиц и коробов посольники перешли к долгим и многосложным поздравлениям русской княгини с женитьбой ее единочадого детища.

— Да уж послала за ним. Сейчас Святослав будет, — как могла выражала удовольствие от слышимых слов Ольга.

— О, нет, ему совсем незачем торопиться! — почему-то Элиезер Хапуш втянул маленькую головку с плоской затылицей в плечи, отчего сделался похожим на надутого злого воробушка.

— Мы обязательно… — начал Ефрем.

— …его поздравим лично, — продолжил Ицхак.

Ицхак был рыжим, Ефрем — породным, черным; оба они и размерами тела, и годами, и силой голоса значительно превосходили находящегося между ними недоростыша Элиезера, который в свои тридцать лет смотрелся худосочным мальчонкой. Однако, чувствуя за собой нешуточную поддержку и не будучи пока знаком с непредсказуемыми превратностями судьбы, вел он себя в сопоставлении со своими старшими товарищами не просто свободно, но, пожалуй, развязно, покуда не прозвучало имя Святослава.

170