Русалия - Страница 97

— Святославу пора вежество постигать, — сказала Ольга, подойдя к двери, и проверив, плотно ли притворила ее за собой только что покинувшая светлицу ключница Щука. — Кто из наших волхвов всех ученей? А вместе с тем, чтобы народ в благоговение вводил?

— Да почему это всенепременно должен быть наш волхв? — весьма вольно раскинувшись на скамье, опершись на локоть, полулежа отвечал княгине первый воевода Руси, каким-то двусмысленным взглядом своих больших бледно-голубых холодных глаз следя за ее движениями. — Ты можешь отдать сына на обучение жидам, умникам хазарского малика. И прежде не раз такое бывало. Или…

За последние месяцы рыжее лицо Ольги заметно высохло, да и сама она изрядно потощала. Но в этой худобе не было ничего болезненного, квелого, напротив, каждый мускул лица ее и тела как никогда был бодр и полон жизни, отчего облик княгини всечасно напоминал приготовившуюся к прыжку дикую кошку. А над Свенельдом тот же срок произвел обратные перемены: он изрядно зажирел, так, что даже пузо под рубахой начинало проступать. Никогда не отличавшийся скромностью в нарядах, сейчас он был разряжен так, что ему могли бы позавидовать ромейские августы, а завитая борода его до того была прокрашена шафраном, что сияла подобно солнцу.

— Или, — продолжал Свенельд, — до возмужалости можешь отправить Святослава жить во дворец царя Романии. Это было бы даже в каком-то смысле…

— Ну нет! — усмехнулась Ольга. — Весно, кто дите обучает, — тот им зрелым владеет.

— Да ведь бывало такое.

— И что из того вышло? До сих пор дань жидовскому царю кладем? Нет, Свенельд, русский князь должен молоко своей земли пить.

— Ну тогда что? Тогда — нет на русской земле волхва знаменитее и великороднее достославного Богомила.

— Это там, — Ольга даже рукой куда-то указала, — где большое святилище Рода возле Поляны?

— Там, там, сама же знаешь.

— Да уж знаю: владеет он Откровением, знает пути Богов и пути отцов, понимает звезды и настоящий смысл священных песен… Но все это — Тайное Вежество, и ни за что не откроет он его толк стороннему. Такие волхвы кичатся, будто духовное их родство через поколения учителей восходит к Сворогу, Святовиту или Стрибогу. Волхв сам избирает себе ученика. Может сына выбрать, а может — кого угодно. Обучает его, но наследником Тайного Вежества назовет только тогда и тайности заповедные откроет, изветование их предоставит, если увидит, что загорелся в том Божественный свет. А нет — так с ним и расстанется. Молча. Разве вздумает он княжескому отпрыску открыться?

Ольга вздохнула.

— А вот мы из него все эти таинства каленым железом вытащим! — захорохорился Свенельд.

— Ой, ладно тебе блядословить-то! — махнула на него рукой княгиня. — Железом… Куда как!

— Да и что за секреты такие! — пошел на попятный храбрец. — Жиды все их давным-давно вызнали и в свои книги переписали.

— Переписать-то, пожалуй, и переписали, да много ли поняли? А и то, что, может, поняли, — на свой, на жидовский лад, перевернули, — покачала она головой, туго повязанной белоснежным платком, и жемчужные кисточки на его концах нежно зацокали.

И вдруг, помолчав, добавила:

— Впрочем, что ж… Давай попробуем, коль второго такого Богомила нам не сыскать.

Ольга, как и большинство деятельных людей, вероятно, слишком большое значение придавала собственной воле и усердию. Оттого любила она иной раз приговаривать: свесив руки, снопа не обмолотишь, не бравшись за топор, избы не срубишь. А то еще: руки не протянешь, так и с полки не достанешь Конечно, оно верно, — делать как-нибудь, так никак и не будет, — а только мало одного человеческого произволения, иной и работящ, и мозговит, а что за жизнь заработает, — так чирий да болячку да третий горб. И в этом какой-то смысл содержится. Но какой… Многие ли знают?

Уже в тот же день Ольга дала знать своей дружине, что желает немедля отправиться к Великому святилищу Рода, чтобы возблагодарить его за успех в покорении древлян и удачное полюдье в северных областях. Конечно, выказать благодарность Роду можно было бы и на соседней горе Хоревице, а вернее — для того, чтобы отдать душу молитве, никакого особого места и не надо искать, ведь Бог он всюду, владыка всего, повелитель всего лежит в пространстве сердца, потому знающий это не нуждается в пособничестве пространства. Но Ольгу на самом деле вновь гнала из дома совсем иная страсть, а для ее удовлетворения значение окружающего предметного мира как раз играло первенствующую важность.

Пухлое белое тело зимы, весь месяц сухый владевшее полянской землей, в березозоле начинало истощаться. Снег, залегший среди дерев, не думал сдаваться, в то время как на открытых местах с каждым днем теплеющий ветер успел выдуть его полностью, обнажив покамест безжизненную блеклую зелень еще не успевших прийти в сознание диких трав. Расслабляющая тряска дороги (сани уже отдыхали на конюшенном дворе в подклете кладовой меж дровнями, страдными одрами и прочим хозяйственным имуществом) несколько рассеивала то напряжение, которое последнее время неусыпно следило за каждым жестом княгини, за каждым движением ее растревоженной мысли. Увернутая в рыжий лисий мех (Ольга нарочно для этого случая выбрала облачение попроще), так что открытыми оставались только прозрачно-зеленые глаза ее, она со слабой грустью глядела на свидетельства весенних побед. Вот уже, почитай, в сороковый раз приходилось ей быть свидетельницей торжества весен, то — возвышения могущества зим;